ЛЕРМОНТОВ В ВОСПОМИНАНИЯХ
СОВРЕМЕННИКОВ

Чаадаев, старший современник Лермонтова, говорил близким, что чувствует себя Атлантом, который держит на своих плечах свод мироздания.

Близкие оказались далекими. Они оценили подобные слова как проявление непомерной гордыни.

Гордость не была чужда Чаадаеву. Но не преувеличенное мнение о своей  личности лежало в основе глубокого убеждения московского философа в том, что он исполин интеллектуальной державы. Он чувствовал свое предназначение, силу своего ума, смело можно сказать, свой гений.

Гений — это бремя, чреватое созиданием. Творческое начало вызывает черную зависть бесплодной посредственности. Гению почетно в веках, но катастрофически тяжело при жизни. Неудивительно, что гении порой неуживчивы и болезненно самолюбивы.

У Лермонтова был трудный характер, который не сулил ему счастья. Предчувствие трагического исхода с ранних лет овладело им.

Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? кто
Толпе мои расскажет думы?
Я — или бог — или никто!