для текста не характерны: А) употребление просторечной лексики В) наличие вставных конструкций С) употребление диалектизмов D) употребление прямой речи ​ только правильно

Сапожная будка Али-Уллы была «вписана» в угол, образованный стенами двух дворов, на одной из улиц «верхнего квартала». Над ней была прибита металлическая вывеска с яркооранжевой женской3 туфлей, издалека напоминающей морковку. Надпись гласила: «Ремонт обуви». Хотя к этому можно было добавить: «и того, что от неё осталось», настолько заношенные башмаки, сапоги, сандалии приходилось «воскрешать» Али-Улле. Вернувшись в 1946-м инвалидом, - у него не было обеих ног от бедра - Али-Улла не спился, не стал попрошайкой. Он обладал чувством человеческого достоинства и свой хлеб зарабатывал непросто. С раннего утра, набив рот гвоздями и умудряясь при этом что-то напевать, Али-Улла постукивал сапожным молотком. Иногда из окна над его головой слышался голос Захры ханум: «Али-Улла, ты что распелся? Смотри, гвозди проглотишь. Хоть иглу поменяй, а то скрипит твоя пластинка, Шаляпин чёртов!» Сапожник не обижался, он знал, что это «дежурное» ворчание, и через полчаса Захра ханум напоит его свежезаваренным чаем. Время от времени завязывался разговор с соседями: сапожник говорил из своей будки, балагур Алескер и ворчун Алекпер - из окон бельэтажа, кирщик Манас - с крыши напротив. К разговору мог подключиться и проходящий мимо стекольщик или старьёвщик. Все друг друга слышали и слушали. - Али, ты почему сапожником стал, - подтрунивал Манас, - жаль, небось, что своих ног нет? - Твоими копчёными мозгами не понять. Я ноги свои немцам отдал, чтобы удирали быстрее. А твои чёрные пятки мне так осточертели, что и рад свои не иметь, - отшучивался Али-Улла. Обиды друг на друга не было. Все понимали, что шутки незлобивы. Но шутить над увечным строго запрещалось детям. Однажды добряк Али увидел, как ребятишки потешаются над своей сверстницей Кафией, которая приладила деревянные катушки от ниток к своим башмакам - так ей хотелось иметь туфли на каблуках! Али-Улла смастерил ей настоящие невысокие каблучки. Сапожник Али-Улла, его зелёная будка и дурацкая вывеска с туфлей-морковкой были своеобразной маркой улочки. Но, вдвое укоротив тело Али-Уллы, судьба, видимо, укоротила и его жизнь. Слёг сапожник, причиняя тревогу жителям улочки. Захра ханум с соседскими мальчишками посылала ему еду. И другие люди посылали ему гостинцы. Мужчины наведывались2 и сами. Но Али-Улла помер, и осиротела будка сапожника. Жил он неподалёку. Родственники и соседи поминали его, как и положено, сорок дней, искренне горюя. А когда в будке Али появился новый «хозяин», он не мог понять, почему народ с улочки не к нему идёт чинить обувь, а на соседнюю улицу, к старику Роману. А люди просто любили безногого добряка и не хотели изменять его памяти. Поэтому вскоре будку Али-Уллы убрали. Но вывеска оставалась на месте ещё не одно десятилетие! Её сняли совсем недавно, проржавевшую и покорёженную. Улица сейчас совсем другая, даже название изменили.​