Театр заключает в себе многообразие многих форм художественного творчества, опираясь на отдельные виды искусства. Это не метафора, когда говорят о музыкальности живописи, о музыкальности архитектуры, пластичность литературных героев. Какое же различие между реально звучащим звуком музыкального инструмента и звуком, запечатленным в живописных полотнах? Для этого нам необходимо различать художественное произведение как предмет нашей жизни (и здесь он сопоставим с другими предметами, вещами по материалу, из которого он изготовлен, размерами и т.д.) и как факт искусства, факт художественной культуры. Рассматривая произведение искусства в первом значении, мы отождествляем его с миром объективной действительности, и произведение живописи или другого вида творчества предстает перед нами как бытовая вещь, ничем не отличное от вещного мира, окружающего нас. Здесь действуют законы вещей: звук реально слышим всеми, кто может в силу объективных данных слышать. Рассматривая же художественное произведение, живущее по специфическим законам искусства, мы можем говорить не только о «сотрясающей воздух» мелодии музыкального произведения, но и музыке, которая прочитывается в рисунке, в колорите красок живописного полотна, музыке, звучащей во мне, она так же реальна, как и первая, но «звучит» только для меня, иначе вообще невозможно и бессмысленно само искусство. Впрочем, и при прослушивании музыкального произведения, где звук формируется по законам объективного мира, работает «музыкальное ухо», способное ощутить ряд эстетических эмоций - с одной стороны, и с другой - включается вся человеческая совокупность эстетических возможностей, звук предстает пластически и колористически наполненным, и тема развивается по фабульно-сюжетной канве, - здесь музыка как вне, так же и во мне.