Ответ:
Опять
по-весеннему сумрачно темнело,
в открытое окно пахло дождем и как будто грибами. Лес стоял еще совсем голый,
но все же грохотанье
поезда отдавалось в нем отчетливее,
чем в поле, а вдали уже мелькали по-весеннему печальные огоньки станции.
Вот и высокий зеленый огонь
семафора, — особенно прелестный
в такие сумерки в березовом
голом лесу, — и поезд со стуком стал переходить на другой путь.. . Боже,
как по-деревенски жалок и мил работник, ждущий барчука на платформе!
Сумерки и тучи все сгущались, пока ехали от станции по большому
селу, тоже еще весеннему, грязному.
Все тонуло в этих необыкновенно мягких сумерках, в глубочайшей тишине земли, теплой ночи,
слившейся с темнотой неопределенных, низко нависших дождевых туч, и опять Митя дивился и радовался: как спокойна, проста, убога деревня, эти
пахучие курные избы, уже давно спящие, — с Благовещенья добрые люди не вздувают
огня, — и как хорошо в этом темном и теплом степном мире!
Тарантас нырял по ухабам, по грязи,
дубы за двором богатого мужика высились
еще совсем нагие, неприветливые, чернели грачиными гнездами. И пошел теплый, сладостный, душистый дождь.
В деревне жизнь
началась днями мирными, очаровательными.
Усадьба была небольшая, дом старый и незатейливый, хозяйство несложное, не требующее
большой дворни. Везде все стояло на своих привычных местах, как и много лет тому назад, и так
же знакомо и приятно пахло;
везде к его приезду все было прибрано, во всех комнатах были вымыты полы.
Copyright © 2024 SCHOLAR.TIPS - All rights reserved.
Answers & Comments
Ответ:
Опять
по-весеннему сумрачно темнело,
в открытое окно пахло дождем и как будто грибами. Лес стоял еще совсем голый,
но все же грохотанье
поезда отдавалось в нем отчетливее,
чем в поле, а вдали уже мелькали по-весеннему печальные огоньки станции.
Вот и высокий зеленый огонь
семафора, — особенно прелестный
в такие сумерки в березовом
голом лесу, — и поезд со стуком стал переходить на другой путь.. . Боже,
как по-деревенски жалок и мил работник, ждущий барчука на платформе!
Сумерки и тучи все сгущались, пока ехали от станции по большому
селу, тоже еще весеннему, грязному.
Все тонуло в этих необыкновенно мягких сумерках, в глубочайшей тишине земли, теплой ночи,
слившейся с темнотой неопределенных, низко нависших дождевых туч, и опять Митя дивился и радовался: как спокойна, проста, убога деревня, эти
пахучие курные избы, уже давно спящие, — с Благовещенья добрые люди не вздувают
огня, — и как хорошо в этом темном и теплом степном мире!
Тарантас нырял по ухабам, по грязи,
дубы за двором богатого мужика высились
еще совсем нагие, неприветливые, чернели грачиными гнездами. И пошел теплый, сладостный, душистый дождь.
В деревне жизнь
началась днями мирными, очаровательными.
Усадьба была небольшая, дом старый и незатейливый, хозяйство несложное, не требующее
большой дворни. Везде все стояло на своих привычных местах, как и много лет тому назад, и так
же знакомо и приятно пахло;
везде к его приезду все было прибрано, во всех комнатах были вымыты полы.