С утра у меня было жуткое, прямо-таки похоронное настроение - в этомлесу убили Лешку Басоса, моего самого близкого друга и, наверное, лучшегопарня на земле. И хотя погиб он недели три назад, я весь день невольно думало нем.Я находился тогда на задании, а когда вернулся, его уже похоронили. Мнерассказали, что на теле было множество ран и тяжелые ожоги - перед смертьюего, раненного, крепко пытали, видимо, стараясь что-то выведать, кололиножами, прижигали ступни, грудь и лицо. А затем добили двумя выстрелами взатылок.В школе младшего комсостава пограничных войск почти год мы спали наодних нарах, и его затылок с такими знакомыми мне двумя макушками изавитками рыжеватых волос на шее с утра маячил у меня перед глазами.Он воевал три года, а погиб не в открытом бою. Где-то здесь егоподловили - так и неизвестно кто?! - подстрелили, видимо, из засады, мучали,жгли, а затем убили - как ненавидел я этот проклятый лес! Жажда мести -встретить бы и посчитаться! - с самого утра овладела мной.Настроение настроением, а дело делом - не поминать же Лешку и даже немстить за него мы сюда приехали.Если лес под Столбцами, где мы искали до вчерашнего полудня, война какбы обошла стороной, то здесь было совсем наоборот. В самом начале, метрах в двухстах от опушки, я наткнулся на обгоревшийнемецкий штабной автомобиль. Его не подбили, а сожгли сами фрицы: деревьятут совсем зажали тропу, и ехать стало невозможно.Немного погодя я увидел под кустами два трупа. Точнее, зловонныескелеты в полуистлевшем темном немецком обмундировании - танкисты. И дальшена заросших тропинках этого глухого, чащобного леса мне то и дело попадалисьпоржавевшие винтовки и автоматы с вынутыми затворами, испятнанные кровьюгрязно-рыжие бинты и вата, брошенные ящики и пачки с патронами, пустыеконсервные банки и обрывки бумаг, фрицевские походные ранцы с рыжеватымверхом из телячьих шкур и солдатские каски.Уже после полудня в самой чащобе я обнаружил два могильных холмикамесячной примерно давности, успевшие осесть, с наспех сколоченнымиберезовыми крестами и надписями, выжженными готическими буквами на свет-лыхпоперечинах:Karl von Tilen Major 1916 - 1944Otto Mader Ober-leutnant 1905 - 1944Свои кладбища при отступлении они чаще всего перепахивали, уничтожали,опасаясь надругательств. А тут, в укромном месте, пометили все чин чином,очевидно, рассчитывая еще вернуться. Шутники, нечего сказать...Там же, за кустами, валялись санитарные носилки. Как я и думал, этифрицы только кончились здесь - их несли, раненных, десятки, а может, сотникилометров. Не пристрелили, как случалось, и не бросили - это мнепонравилось.За день мне встретились сотни всевозможных примет войны и поспешногонемецкого отступления. Не было в этом лесу, пожалуй, только того, что насинтересовало: свежих - суточной давности - следов пребывания здесь человека.Что же касается мин, то не так страшен черт, как его малюют. За весьдень я наткнулся на одну, немецкую противопехотную.Я заметил блеснувшую в траве тоненькую стальную проволоку, натянутуюпоперек тропы сантиметрах в пятнадцати от земли. Стоило мне ее задеть - имои кишки и другие остатки повисли бы на деревьях или еще где-нибудь.За три года войны бывало всякое, но самому разряжать мины приходилосьсчитанные разы, и на эту я не счелнужным тратить время. Обозначив ее с двух сторон палками, я двинулсядальше.Хотя за день мне попалась только одна, сама мысль, что лес местамиминирован и в любое мгновение можно взлететь на воздух, все время давила напсихику, создавая какое-то паскудное внутреннее напряжение, от которого яникак не мог избавиться.После полудня, выйдя к ручью, я скинул сапоги, расстелил на солнцепортянки, умылся и перекусил. Напился и минут десять лежал, уперевприподнятые ноги в ствол дерева и размышляя о тех, за кем мы охотились. (В.Богомолов. В августе 44-го).
Answers & Comments
Verified answer
С утра у меня было жуткое, прямо-таки похоронное настроение - в этомлесу убили Лешку Басоса, моего самого близкого друга и, наверное, лучшегопарня на земле. И хотя погиб он недели три назад, я весь день невольно думало нем.Я находился тогда на задании, а когда вернулся, его уже похоронили. Мнерассказали, что на теле было множество ран и тяжелые ожоги - перед смертьюего, раненного, крепко пытали, видимо, стараясь что-то выведать, кололиножами, прижигали ступни, грудь и лицо. А затем добили двумя выстрелами взатылок.В школе младшего комсостава пограничных войск почти год мы спали наодних нарах, и его затылок с такими знакомыми мне двумя макушками изавитками рыжеватых волос на шее с утра маячил у меня перед глазами.Он воевал три года, а погиб не в открытом бою. Где-то здесь егоподловили - так и неизвестно кто?! - подстрелили, видимо, из засады, мучали,жгли, а затем убили - как ненавидел я этот проклятый лес! Жажда мести -встретить бы и посчитаться! - с самого утра овладела мной.Настроение настроением, а дело делом - не поминать же Лешку и даже немстить за него мы сюда приехали.Если лес под Столбцами, где мы искали до вчерашнего полудня, война какбы обошла стороной, то здесь было совсем наоборот. В самом начале, метрах в двухстах от опушки, я наткнулся на обгоревшийнемецкий штабной автомобиль. Его не подбили, а сожгли сами фрицы: деревьятут совсем зажали тропу, и ехать стало невозможно.Немного погодя я увидел под кустами два трупа. Точнее, зловонныескелеты в полуистлевшем темном немецком обмундировании - танкисты. И дальшена заросших тропинках этого глухого, чащобного леса мне то и дело попадалисьпоржавевшие винтовки и автоматы с вынутыми затворами, испятнанные кровьюгрязно-рыжие бинты и вата, брошенные ящики и пачки с патронами, пустыеконсервные банки и обрывки бумаг, фрицевские походные ранцы с рыжеватымверхом из телячьих шкур и солдатские каски.Уже после полудня в самой чащобе я обнаружил два могильных холмикамесячной примерно давности, успевшие осесть, с наспех сколоченнымиберезовыми крестами и надписями, выжженными готическими буквами на свет-лыхпоперечинах:Karl von Tilen Major 1916 - 1944Otto Mader Ober-leutnant 1905 - 1944Свои кладбища при отступлении они чаще всего перепахивали, уничтожали,опасаясь надругательств. А тут, в укромном месте, пометили все чин чином,очевидно, рассчитывая еще вернуться. Шутники, нечего сказать...Там же, за кустами, валялись санитарные носилки. Как я и думал, этифрицы только кончились здесь - их несли, раненных, десятки, а может, сотникилометров. Не пристрелили, как случалось, и не бросили - это мнепонравилось.За день мне встретились сотни всевозможных примет войны и поспешногонемецкого отступления. Не было в этом лесу, пожалуй, только того, что насинтересовало: свежих - суточной давности - следов пребывания здесь человека.Что же касается мин, то не так страшен черт, как его малюют. За весьдень я наткнулся на одну, немецкую противопехотную.Я заметил блеснувшую в траве тоненькую стальную проволоку, натянутуюпоперек тропы сантиметрах в пятнадцати от земли. Стоило мне ее задеть - имои кишки и другие остатки повисли бы на деревьях или еще где-нибудь.За три года войны бывало всякое, но самому разряжать мины приходилосьсчитанные разы, и на эту я не счелнужным тратить время. Обозначив ее с двух сторон палками, я двинулсядальше.Хотя за день мне попалась только одна, сама мысль, что лес местамиминирован и в любое мгновение можно взлететь на воздух, все время давила напсихику, создавая какое-то паскудное внутреннее напряжение, от которого яникак не мог избавиться.После полудня, выйдя к ручью, я скинул сапоги, расстелил на солнцепортянки, умылся и перекусил. Напился и минут десять лежал, уперевприподнятые ноги в ствол дерева и размышляя о тех, за кем мы охотились. (В.Богомолов. В августе 44-го).