ПОМОГИТЕ ОПРЕДЕЛИТЬ ПРОБЛЕМУ И ПОЗИЦИЮ АВТОРА  

Ясное апрельское утро. Бои шли в самом центре Берлина. Посреди широкой улицы - ничейная земля - аллея старых буков, выстроившихся вдоль асфальтированного проезда. 
Там, и это было видно и нашим, и немецким наблюдателям, возле руин на асфальте лежала мёртвая женщина, а около нее - живая кудрявая девочка лет двух-трех. Видно было, как ребенок теребит мертвую мать, будто стараясь ее разбудить, и как испуганно поворачивает головку то в ту, то в другую сторону, откуда раздавались выстрелы. В те редкие мгновения, когда шум перестрелки стихал и наступала тишина, из разваленного дома, где находились наши, можно было расслышать тихий детский плачь. Не надрывный, а тихий, какой-то недоумевающий и безнадежный. 
Спасать ребенка - значит идти почти на верную смерть. А девочка все плакала, и с каждым новым наступлением тишины плачь этот казался все более беспомощным и жалостным. 
Высокий белокурый солдат, так выделявшийся среди остальных своей праздничной формой, орденами, медалями, вдруг перемахнул через кирпичный бруствер, распластался на асфальте и с проворностью ящерицы, на локтях, как умеют передвигаться только опытные, обстрелянные воины, двинулся по направлению к девочке. 
Все замерли: идет на верную смерть. Но после первого залпа по обе стороны такой насыщенной огневыми средствами передовой вдруг наступила тишина. С обеих сторон улицы, видимо, следили за тем, как, извиваясь, по-пластунски солдат ползет по асфальту. Обе передовые молчали. Молчали, будто по уговору. Эсэсовцы не стреляли, и это просто поражало. 
Мы видели: вот он дополз. Поднял ребенка. Какое-то время, прижавшись спиной к стене, качает его на руках. Утихомирил. Потом пополз назад, прижимая девочку к себе. Обе передовые продолжали молчать. Вот он дополз до кирпичного бруствера. Напрягся, метнулся вверх, на кирпичную стену. И в это время на той стороне грянул выстрел. Один-единственный выстрел. Фигура солдата заколебалась, начала как бы оплывать. Он сполз на руки товарищей, протянувшиеся к нему. 
Те, кто были поближе, расслышали его фразу: 
- Ребята, примите девочку, а я, кажется.. . готов. 
Мы с Мартыновым, старые репортеры, записали самые необходимые данные: Лукьянов Трифон Андреевич. Работал до войны на Минском радиозаводе слесарем. На войне с первого дня. Старший сержант. Воевал в Сталинграде, в 13-й гвардейской. Два раза ранен. 
- Ну, а если.. . нам придется побывать в Минске, что передать вашим родным? 
Бесцветные губы сложились в слабую, едва заметную улыбку. 
- Ничего не передавайте. Некому передавать. Нет у меня никого. Была жена, были две дочки. В первой же бомбежке от нашего дома остались воронка да щепки. 
С тех пор память об этом солдате, которого похоронили где-то в братской могиле, неугасимо жила во мне.