Помогите!Название русской народной сказки начальной школы.Желательно не очень большой.Даю.25 баллов!Мне завтра на перессказ
Answers & Comments
dn5002
Горшок Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые... Так иноровят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать... Идверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да рукипротягивай, да опять крюк скидывай... И так проживем.Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась!Румяна рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула бабакашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложкиоблизали... Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша,мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:— Ну, мужик, я свое дело сделала — кашу сварила, а горшок тебе мыть!— Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.— А и не подумаю!— И я не стану.— А не станешь — пусть так стоит!Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.Стоит горшок немытый.— Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!— Сказано — твое дело, ты и мой!— Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.— Ладно, лезь на печь, там видно будет.Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся — не хотят горшка мыть.Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.Соседки уже коровушек прогнали.— Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли поздорову?— Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем — не встретим ли...И обратно идут — нет Маланьи.— Да нет уж! Видно, что приключилося!Соседка и сунься в избу. Хвать! — и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.— Маланья, матушка!А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.— Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось?Молчит баба.— Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь?Молчит баба, ни слова не говорит.— Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то?.. Василий, а Василий!Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты — и не ворохнется.— Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось?Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:— Пойти сказать бабам!Побежала по деревне:— Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием:лежат — пластом — одна на лавке, другой на печи. Газоньками глядят, асловечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?Прибежали бабы, причитают около них:— Матушки! Да что это с вами подеялось-то?.. Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?Молчат оба что убитые.— Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.Сбегали. Пришел поп.— Вот, батюшка, лежат оба — не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?Поп бороду расправил — да к печке:— Василий, раб божий! Что приключилось-то?Молчит мужик.Поп — к лавке:— Раба божия! Что с мужем-то?Молчит баба.Соседки поговорили, поговорили — да и вон из избы. Делоне стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у когопоросята.Поп и говорит:— Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.Той некогда, другой некогда.— Да вот, — говорит, — бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут — одна живет.А бабка Степанида поклонилась и говорит:— Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.— Да какое же тебе жалованье положить? — спрашивает попда повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьинакацавейка, вата клоками болтается. — Да вот, — говорит поп, — возьмикацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.— Это что же такое? — говорит. — Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:— Ну вот, баба, ты перво слово молвила — тебе и горшок мыть.
Answers & Comments
Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые... Так иноровят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать... Идверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да рукипротягивай, да опять крюк скидывай... И так проживем.Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась!Румяна рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула бабакашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложкиоблизали... Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша,мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:— Ну, мужик, я свое дело сделала — кашу сварила, а горшок тебе мыть!— Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.— А и не подумаю!— И я не стану.— А не станешь — пусть так стоит!Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.Стоит горшок немытый.— Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!— Сказано — твое дело, ты и мой!— Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.— Ладно, лезь на печь, там видно будет.Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся — не хотят горшка мыть.Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.Соседки уже коровушек прогнали.— Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли поздорову?— Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем — не встретим ли...И обратно идут — нет Маланьи.— Да нет уж! Видно, что приключилося!Соседка и сунься в избу. Хвать! — и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.— Маланья, матушка!А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.— Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось?Молчит баба.— Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь?Молчит баба, ни слова не говорит.— Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то?.. Василий, а Василий!Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты — и не ворохнется.— Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось?Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:— Пойти сказать бабам!Побежала по деревне:— Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием:лежат — пластом — одна на лавке, другой на печи. Газоньками глядят, асловечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?Прибежали бабы, причитают около них:— Матушки! Да что это с вами подеялось-то?.. Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?Молчат оба что убитые.— Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.Сбегали. Пришел поп.— Вот, батюшка, лежат оба — не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?Поп бороду расправил — да к печке:— Василий, раб божий! Что приключилось-то?Молчит мужик.Поп — к лавке:— Раба божия! Что с мужем-то?Молчит баба.Соседки поговорили, поговорили — да и вон из избы. Делоне стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у когопоросята.Поп и говорит:— Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.Той некогда, другой некогда.— Да вот, — говорит, — бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут — одна живет.А бабка Степанида поклонилась и говорит:— Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.— Да какое же тебе жалованье положить? — спрашивает попда повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьинакацавейка, вата клоками болтается. — Да вот, — говорит поп, — возьмикацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.— Это что же такое? — говорит. — Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:— Ну вот, баба, ты перво слово молвила — тебе и горшок мыть.