Объяснение:

У Хлестакова, кроме реального человеческого лица, есть «призрак». «Это фантасмагорическое лицо - говорит Гоголь, - это как персонифицированный обман, исчез вместе с тройкой Бог знает куда». Герой «Шинели», Акакий Акакиевич, так же, как Хлестаков, но не при жизни, а после смерти своей, становится призраком: - мертвецом, который возле Калинкиного моста пугает прохожих и стягивает с них шинели. И герой «Записок сумасшедшего» становится лицом фантастическим, призрачным - «королем испанским Фердинандом VIII». У всех троих исходная точка одна и та же: это - мелкие петербургские чиновники, обезличенные клеточки огромного государственного тела, бесконечно малые дроби бесконечно большого целого.Именно с этой исходной точки - почти абсолютного поглощения живой человеческой личности мертвым, лишенным индивидуальности целым - погружаются они в пустоту, в пространство и описывают три разные, но одинаково ужасные параболы: один в неправде, второй - в сумасшествии, третий - в суеверной легенде. Во всех трех случаях личность мстит реальному отрицанию, отказываясь от реального, мстит призрачным, фантастическим самоутверждением. Человек старается быть не тем, кем он есть, так как не хочет, не может, не должен быть ничем., возможно, в наши дни не удовлетворился бы и царственным, вообще ни одним человеческим именем и уже прямо назвал бы себя «сверхчеловеком», «Человеко-богом»: сказал бы то, что у Достоевского черт советует сказать Ивану Карамазову: «Да станет Бог - там уже место божье; где стою я, там сейчас же будет первое место - где и все разрешено». Ведь это Хлестаков почти и говорит, во всяком случае, хочет сказать, а если нет, то лишь потому, что слов таких еще нет: «Я сам себя знаю, сам... я, я, я...».Никто не видит, как растет за Хлестаковым исполинский призрак, тот, кому собственные страсти наши вечно служат, которого они поддерживают, как ревизора, который поскользнулся, - чиновники, как великого Сатану - мелкие черти. Кажется, и до сих пор никто не увидел, не узнал его, хотя он уже является «в своем собственном виде», без личины или в самой прозрачной из масок, и бесстыдно смеется людям в глаза и кричит: «Это я, я сам! Я - везде, везде!».