Я часто вспоминаю свое голодное и страшное детство, когда прохожу мимо улыбающихся детишек с портфелями на плечах. Вдруг снова проносятся в голове и крики женщин, и звуки взрывающихся снарядов. 
Когда началась война мне было всего 7 лет. Я очень хотел в школу. Мы жили в маленьком провинциальном городе, в котором была всего одна школа, недалеко от моего дома. Тетради были дефицитом, но моей маме, моей бедной прекрасной маме, удалось раздобыть мне несколько тетрадок с пожелтелыми листами. А еще у меня был альбом. Это сейчас это кажется глупым. А тогда... Далекий 42 год... Моя бедная, несчастная мама!

Немцы ворвались к нам в город в конце июля.

Наши дома были перевернуты верх дном.Они забрали все, до последней рубашки.Зачем? Я до сих пор не понимаю, зачем им нужны были наши бедные пожитки и неказистая утварь. Но у меня каким-то чудом остался мой альбом и обломок карандаша. Я очень любил рисовать.

А в школе, в которую я должен был пойти этой осенью, немцы организовали Гестапо. Крики из подвалов доносились даже ночью. Я тогда мало что понимал. У меня была соседка, хорошая девочка, я помню ее семью. Веселый и добрый отец, темноглазая мать, очень красивая женщина. И девочка Люся.
Их убили одними из первых. Как мне объяснили, это потому что Люся и ее семья были евреями.
 
А я так мечтал нарисовать Люсю, и ее отца, и ее прекрасную мать.

Моя мама работала без сна и отдыха. Я не видел ее до того дня , как наши вошли в город. Я не знал жива она или нет. Мы жили с бабушкой.

В ноябре немцы выделили несколько комнат в одном из домов под школу.

Это было в декабре.
У нас был урок рисования. Рисовали кто на чем. А у меня был мой альбом, которым я очень гордился. Мы рисовали Счастье.

Немцы часто без предупреждения заходили к нам на урок, смеялись, говорили что-то на своем тарабарском языке.
Иногда они выводили нашу учительницу в коридор. Она возвращалась и плакала.
Мы не знали почему. мы думали, они ее бьют, но у нее почему-то не было синяков и ссадин.

Немец прошелся по классу , он смотрел на наши рисунки.
Он заметил мой альбом.

Я помню, как он вышиб из под меня стул. Я отлетел к стене. А немец принялся рисовать в моем альбоме.

Слезы лились из глаз. Я плакал не от боли.
ОН! ОН НЕ ИМЕЕТ ПРАВО ДАЖЕ ПРИКАСАТЬСЯ! Альбом, подарок моей мамы, испорчен, осквернен!
Но я боялся.
Боялся за себя, учительницу и моих друзей.
Я молча плакал.

Наконец, ему надоело рисовать. Говоря что-то неприятное, он уже почти вышел из класса, а я уже подскочил к своему  месту. Я вырвал рисунок, разорвал, растоптал его.

Немец был в ярости.

Меня выволокли из кабинета.

Я помню все как в тумане. Меня поставили к стене. Немец орал что-то несвязное, я не понимал его. Учительница выбежала вслед за нами.
- Киндер! Киндер! Что же ты делаешь,проклятый!

Я помню холодное дуло пистолета, приставленое к моему лбу. Я помню запах табака исходящий от его мундира.

Мою учительницу убили. А я остался жив.

Правильно ли я поступил ?

Я не мог позволить ЭТОМУ оставаться в мамином альбоме. Просто не мог.