Ответ: Похоже, что детище по имени Иван и фамилии Хлестаков волновало Гоголя острее других собственных созданий. Писатель постоянно вглядывался в него, словно стараясь объяснить суть образа не только постороннему слуху и глазу, но и самому себе.

В «Замечаниях для господ актеров» этот факт еще не столь очевиден. Гоголь характеризует Хлестакова в одном ряду с другими действующими лицами. Он выделяет при этом непрезентабельную легкость физического облика Ивана Александровича («тоненький, худенький») в противовес солидности и «сурьезности» стати Городничего и подчеркивает такую же интеллектуальную несостоятельность («несколько приглуповат», «без царя в голове», «пустейший», «говорит и действует без всякого соображения»). Но уже здесь одно отличие в предварительной обрисовке образа Хлестакова по сравнению с другими персонажами имеется. Только исполнителю этой роли автор считает необходимым дать дополнительный совет избегать навязчивой театральности и требует предельной органики: «Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет» (IV, ).

В отзыве на первое представление пьесы Гоголь говорит преимущественно о Хлестакове. «Неужели в самом деле не видно из самой роли, что такое Хлестаков? Или мною овладела довременно слепая гордость, и силы мои совладеть с этим характером были так слабы, что даже и тени, и намека в нем не осталось для актера?» — восклицает писатель в «чувстве грустном и досадно-тягостном» (). Больше всего раздражает драматурга то, что Дюр, первый исполнитель Хлестакова, вписал роль в традиционный ряд «водевильных шалунов», не увидев принципиальных отличий от образов обыкновенных и изворотливых обманщиков, которых так хорошо знала сцена того времени и в отсвете характеров которых были решены ближайшие литературные «родственники» Ивана Александровича в русской литературе («Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе» Г. Квитки-Основьяненко, «Провинциальные актеры» А. Вельтмана, «Ревизоры, или Славны бубны за горами» Н. Полевого). Посетовав на непонимание, Гоголь старательно разъясняет: «Хлестаков вовсе не надувает; он не лгун по ремеслу, он сам позабывает, что лжет, и уже сам верит тому, что говорит. Он... говорит от души, говорит совершенно откровенно <...> Хлестаков лжет вовсе не холодно или фанфоронски — театрально; он лжет с чувством, в глазах его выражается наслаждение, получаемое им от этого. Это вообще лучшая и самая поэтическая минута в его жизни — почти род вдохновения <...> Черты роли Хлестакова слишком подвижны» (). Вывод звучит так: «Что такое, если разобрать в самом деле, Хлестаков? Молодой человек... пустой... но заключающий в себе много качеств, принадлежащих людям <...> Всякий хоть на минуту, если не несколько минут, делался или делается Хлестаковым» ().

Эту же мысль Гоголь настойчиво повторяет и в «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „Ревизора“»: «Актер особенно не должен упустит из виду это желание порисоваться, которым более или менее заражены все люди и которое больше всего отразилось в Хлестакове» (). Писатель обращает также внимание на то, что в его персонаже «все сюрприз и неожиданность» и что он «лицо фантасмагорическое, лицо, которое, как лживый, олицетворенный обман, унеслось, вместе с тройкой, бог весть куда...» ().

В «Развязке «Ревизора» Гоголь делает акцент на символическом толковании своей пьесы и в таком контексте видит в Хлестакове олицетворение «ветреной светской совести», уточняя, что это «продажная и обманчивая совесть» (). И неоправданно настойчиво несколько раз призывает: «С Хлестаковым под руку ничего не увидишь в душевном городе нашем <...> Не с Хлестаковым, но с настоящим ревизором оглянем себя! <...> все отыщешь в себе, если только опустишься в свою душу не с Хлестаковым» (). Как будто кому-то могло или может прийти в голову выбрать Хлестакова за нравственный ориентир в жизни.

Суммируя авторские подсказки, отметим: Гоголь выделяет в Хлестакове способность обманывать без сознательно поставленной цели такого рода, универсальность его желания примерять маску другого, более значительного существования и возможность органично выглядеть в этой маске, импровизационную легкость и эмоциональную убедительность его непроизвольного вранья. В конечном итоге речь идет даже о присутствии в поведении Хлестакова вдохновенного, творческого начала.

Объяснение: