Прочитайте эпизод разговора Дыбакова со шкилетником. Определите, кому симпатизирует автор рассказа. Докажите своё мнение цитатами из текста.

В

месте с другими ребятами я был свидетелем нечаянного разговора

Дыбакова с одним

шкилетником.

Дыбаков

—

первый секретарь партии в нашем районе, высокий, в полувоенном кителе с

рублено прямыми плечами, в пенсне на тонком горбатом носу. Ходил он, заложив руки за

спину, выгнувшись, выставив грудь, украшенную накладными карманами.

В клубе железнодорожников пр

оходила какая

-

то районная конференция. Все руководство

района во главе с Дыбаковым направлялось в клуб по усыпанной толченым кирпичом

дорожке. Мы, ребятишки, за неимением других зрелищ тоже сопровождали Дыбакова.

Неожиданно он остановился. Поперек дорожки,

под его хромовыми сапогами, лежал

оборванец

—

костяк в изношенной, слишком просторной коже. Он лежал на толченом

кирпиче, положив коричневый череп па грязные костяшки рук, глядел снизу вверх, как глядят

все умирающие с голоду

—

с кроткой скорбью в неестественно громадных глазах.

Дыбаков переступил с каблука на каблук, хрустнул насыпной дорожкой, хотел было уже

обогнуть случайные мощи, как вдруг эти мощи разжали кожистые губы, сверкнули

крупными зубами, сипяще и внятно произнесли:

—

Поговорим, начальник.

Об

валилась тишина, стало слышно, как далеко за пустырем возле бараков кто

-

то от безделья

тенорит под балалайку:

Хорошо тому живется, У кого одна нога, Сапогов не много надо И портошина одна.

—

Аль боишься меня, начальник?

Из

-

за спины Дыбакова вынырнул, райко

мовский работник товарищ Губанов, как всегда с

не

застёгивающимся

портфелем под мышкой:

—

Мал

-

чать! Мал

-

чать!..

Лежащий кротко глядел на него снизу вверх и жутко скалил зубы. Дыбаков движением руки

отмахнул в сторону товарища Губанова.

—

Поговорим.

Спрашивай

—

отвечу.

25

—

Перед смертью скажи

...

за что

...

за что меня?.. Неужель всерьез за то, что две лошади

имел?

—

шелестящий голос.

—

За это,

—

спокойно и холодно ответил Дыбаков.

—

И признаешься! Ну

-

у, заверюга

...

—

Мал

-

чать!

—

подскочил опять товарищ Губанов

.

И снова Дыбаков небрежно отмахнул его в сторону.

—

Дал бы ты рабочему хлеб за чугун?

—

Что мне ваш чугун, с кашей есть?

—

То

-

то и оно, а вот колхозу он нужен, колхоз готов за чугун рабочих кормить. Хотел ты идти

в колхоз? Только честно!

—

Не хотел.

—

Почему?

—

Всяк за свою свободушку стоит.

—

Да не свободушка причина, а лошади. Лошадей тебе своих жаль. Кормил, холил

—

и вдруг

отдай. Собственности своей жаль! Разве не так?

Доходяга помолчал, помигал скорбно и, казалось, даже готов был согласиться.

—

Оты

ми лошадей, начальник, и остановись. Зачем же еще и живота лишать?

—

сказал он.

—

А ты простишь нам, если мы отымем? Ты за спиной нож на нас точить не станешь?

Честно!

—

Кто знает.

—

Вот и мы не знаем. Как бы ты с нами поступил, если б чувствовал

—

мы на т

ебя нож

острый готовим?.. Молчишь?.. Сказать нечего?.. Тогда до свидания.

Дыбаков перешагнул через тощие, как палки, ноги собеседника, двинулся дальше, заложив

руки за спину, выставив грудь с накладными карманами. За ним, брезгливо обогнув доходягу,

двинул

ись и остальные.

Он лежал перед нами, мальчишками,

—

плоский костяк и тряпье, череп на кирпичной

крошке, череп, хранящий человеческое выражение покорности, усталости и, пожалуй,

задумчивости. Он лежал, а мы осуждающе его разглядывали. Две лошади имел,

кров

опивец

!

Ради этих лошадей стал бы точить нож на нас.

«

Если враг не сдается

...»

Здорово же его

отделал Дыбаков