В  то  утро  впервые  в  жизни  я  услышал  поразившую  меня  игру  на  пастушьем  рожке.

      Я  смотрел  в  открытое  окно,  лёжа  в  постели,  подрагивая  от  холодка  зари.

   Улица  была  залита  розовым  светом  встававшего за  домами  солнца.  Открылись  ворота,  и  пастух – хозяин,  в  новой  синей  поддёвке, в  помазанных  дёгтем  сапогах   и  высокой  шляпе,  похожей  на  цилиндр,  вышел  на  середину  пустынной  улицы,  поставил  у ног свою  шляпу  и  приложил  обеими  руками  длинный рожок  к  губам.  Рожок  заиграл  так  громко,  что  даже  в  ушах  задребезжало.  Но  это  только  сначала.  Потом  он  стал  забирать  выше,  жальче.  И  вдруг  заиграл  что-то  радостное,  и  мне  стало  весело.  Замычали  вдали  коровы,  подбираясь  понемногу  ближе.  А  пастух  всё   играл,  казалось,  забыв  про  всё.  Он играл,  запрокинув  голову,  играл  как  бы  в  небо, забыв про всё, что было вокруг.  Когда обрывалась песня и  пастух  переводил  дыхание,  раздавались  восхищённые  голоса на улице:  "Вот  это  мастер!"

Мне казалось, что пастух тоже это слышит и понимает как его слушают, и это ему приятно.