В тексте появляется герой, описание которого по ассоциации вызывает в памяти образ известного литературного персонажа из классического произведения русской литературы XIX века. Назовите фамилию этого персонажа.

    (1) Печальны и запутанны наши общественные и исторические дела... (2) Всегда передо мною гипсовая маска покойного нашего философа и критика, Н. Н. Страхова, – снятая с него в гробу. (3) И когда я взглядываю на это лицо человека, прошедшего в жизни нашей какою-то тенью, а не реальностью, – только от того одного, что он не шумел, не кричал, не агитировал, не обличал, а сидел тихо и тихо писал книги, – у меня душа мутится... (4) Судьба Константина Леонтьева и Говорухи-Отрока... (5) Да и сколько таких. (6) Поистине прогресс наш может быть встречен словами: «Morituri te salutant»1 – из уст философов, поэтов, одиночек-мыслителей. (7) «Прогресс наш» совершился при «непременном требовании», – как говорится в полицейских требованиях и распоряжениях, – чтобы были убраны «с глаз долой» все люди с задумчивостью, пытливостью, с оглядкой на себя и обстоятельства. (8) С старой любовью к старой родине... (9) Боже! если бы стотысячная, пожалуй, даже миллионная толпа «читающих» теперь людей в России с таким же вниманием, жаром, страстью прочитала и продумала из страницы в страницу Толстого и Достоевского, – задумалась бы над каждым их рассуждением и каждым художественным штрихом, – как это она сделала с каждою страницею Горького и Л. Андреева, то общество наше выросло бы уже теперь в страшно серьезную величину. (10) Ибо даже без всякого школьного учения, без знания географии и истории, – просто «передумать» только Толстого и Достоевского – значит стать как бы Сократом по уму, или Эпиктетом, или М. Аврелием, – люди тоже не очень «знавшие географию» и «не кончившие курса в гимназии». (11) Вся Греция и Рим питались только литературою: школ, в нашем смысле, вовсе не было! (12) И как возросли. (13) Литература, собственно, есть естественная школа народа, и она может быть единственною и достаточною школою... (14) Но, конечно, при условии, что весь народ читает «Войну и мир», а «Мальву» и «Трое» Горького читают только специалисты-любители. (15) И это было бы, конечно, если бы критика, печать так же «задыхались от волнения» при появлении каждой новой главы «Карениной» и «Войны и мира», как они буквально задыхались и продолжают задыхаться при появлении каждой «вещи» в 40 страничек Леонида Андреева и М. Горького. (16) Одно это неравенство весов отодвинуло на сто лет назад русское духовное развитие, – как бы вдруг в гимназиях были срезаны старшие классы и оставлены одни младшие, одна прогимназия. (17) Но откуда это? (18) Почему? (19) Как же: и Л. Андреев, и М. Горький были «прогрессивные писатели», а Достоевский и Толстой – русские одиночки-гении. (20) «Гений – это так мало» ... (21) Достоевский, видевший все это «сложение обстоятельств», желчно написал строки: «И вот, в XXI столетии, – при всеобщем реве ликующей толпы, блузник с сапожным ножом в руке поднимается по лестнице к чудному Лику Сикстинской Мадонны: и раздерет этот Лик во имя всеобщего равенства и братства» ... (22) «Не надо гениев: ибо это – аристократия». (23) Сам Достоевский был бедняк и демократ: и в этих словах, отнесенных к будущему торжеству «равенства и братства», он сказал за век или за два «отходную» будущему торжеству этого строя.