В драматургических произведениях, написанных «до Чехова», как правило, был центр — событие или персонаж, вокруг которого развивалось действие. В пьесе Чехова такого центра не существует. На его месте оказывается центральный образ-символ — вишневый сад. В этом образе соединяются и конкретное, и вечное, абсолютное — это сад, «прекрасней которого ничего нет на свете»; это красота, прошлая культура, вся Россия.
Три сценических часа в «Вишневом саде» вбирают пять месяцев (май — октябрь) жизни героев и почти целое столетие: от предреформенной поры и до конца XIX века. Название "Вишневый сад" связано с судьбами нескольких поколений героев — прошлых, настоящих и будущих. Судьбы персонажей соотнесены с судьбами страны.
По воспоминаниям К. С. Станиславского, Чехов однажды сообщил ему, что нашел чудесное название для пьесы — «Вишнёвый сад»: «Из этого я понимал только, что речь шла о чем-то прекрасном, нежно любимом: прелесть названия передавалась не в словах, а в самой интонации голоса Антона Павловича». Через несколько дней Чехов Станиславскому объявил: «Послушайте, не Вишневый, а Вишнёвый сад». «Антон Павлович продолжал смаковать название пьесы, напирая на нежный звук “ё” в слове Вишнёвый, точно стараясь с его помощью обласкать прежнюю красивую, но теперь ненужную жизнь, которую он со слезами разрушил в своей пьесе. На этот раз я понял тонкость: Вишневый сад — это деловой, коммерческий сад, приносящий доход. Такой сад нужен и теперь. Но “Вишнёвый сад” дохода не приносит, он хранит в себе и в своей цветущей белизне поэзию былой барской жизни. Такой сад растет и цветет для прихоти, для глаз избалованных эстетов. Жаль уничтожать его, а надо, так как процесс экономического развития страны требует этого».
Вместе с тем, сад в творчестве Чехова значим не только как символ, но и как самостоятельный природный, чрезвычайно поэтический, образ. И. Сухих справедливо утверждает: природа у Чехова не только «пейзаж», или психологическая параллель к переживаниям персонажей, а также первоначальная гармония «неиспорченного» человека Ж. Ж. Руссо («назад к натуре»). «Природа для Чехова — некая самостоятельная стихия, существующая по своим особым законам красоты, гармонии, свободы... Она... в конечном счете справедлива, содержит в себе печать закономерности, высшей целесообразности, естественности и простоты, часто отсутствующей в человеческих отношениях. К ней нужно не “возвращаться”, а подниматься, приобщаться, постигая ее законы». С этим утверждением согласуются и слова самого драматурга из его писем: «Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай».
Именно сад является онтологической основой сюжета пьесы Чехова: «история сада как живого существа представляет собой первое звено... цепочки трансформаций» пьесы. «Это своего рода подпочва текста, то основание, из которого вырастает весь мир его идеологии и стилистики... Сад обречен не потому, что сильны его враги — купцы, промышленники, дачники, а потому, что ему и в самом деле пришло время умирать».
В пьесе преобладают мотивы «слома», разрыва, разъединения. Так, заявленным и на сюжетном уровне «невостребованным» остается сломанный Епиходовым бильярдный кий в третьем действии, о чем со смехом рассказывает Яша.
Этот мотив продолжается в финальной ремарке пьесы: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву». Уточнение «точно с неба» указывает на находимость главного конфликта пьесы вне сценических рамок, на некую силу извне, перед которой бессильными и безвольными оказываются персонажи пьесы. Звук лопнувшей струны и топора остается тем звуковым впечатлением, о необходимости которого в любом произведении говорил Чехов (он, напомню, считал: литературное произведение «должно давать не только мысль, но и звук, известное звуковое впечатление»). «Что общего у порванной струны с гибелью сада? То, что оба события совпадают или во всяком случае перекликаются по своей “форме”: разрыв — почти то же самое, что разрубание. Не случайно в финале пьесы звук лопнувшей струны сливается с ударами топора».
Финал «Вишневого сада» оставляет действительно двойственное, неясное впечатление: и грусти, но и некой светлой, хотя и смутной, надежды.Приход лучшего зависит не от устранения частных помех, а от изменения всех форм существования. И пока такого изменения нет, каждый в отдельности бессилен перед общей судьбой». .
Answers & Comments
В драматургических произведениях, написанных «до Чехова», как правило, был центр — событие или персонаж, вокруг которого развивалось действие. В пьесе Чехова такого центра не существует. На его месте оказывается центральный образ-символ — вишневый сад. В этом образе соединяются и конкретное, и вечное, абсолютное — это сад, «прекрасней которого ничего нет на свете»; это красота, прошлая культура, вся Россия.
Три сценических часа в «Вишневом саде» вбирают пять месяцев (май — октябрь) жизни героев и почти целое столетие: от предреформенной поры и до конца XIX века. Название "Вишневый сад" связано с судьбами нескольких поколений героев — прошлых, настоящих и будущих. Судьбы персонажей соотнесены с судьбами страны.
По воспоминаниям К. С. Станиславского, Чехов однажды сообщил ему, что нашел чудесное название для пьесы — «Вишнёвый сад»: «Из этого я понимал только, что речь шла о чем-то прекрасном, нежно любимом: прелесть названия передавалась не в словах, а в самой интонации голоса Антона Павловича». Через несколько дней Чехов Станиславскому объявил: «Послушайте, не Вишневый, а Вишнёвый сад». «Антон Павлович продолжал смаковать название пьесы, напирая на нежный звук “ё” в слове Вишнёвый, точно стараясь с его помощью обласкать прежнюю красивую, но теперь ненужную жизнь, которую он со слезами разрушил в своей пьесе. На этот раз я понял тонкость: Вишневый сад — это деловой, коммерческий сад, приносящий доход. Такой сад нужен и теперь. Но “Вишнёвый сад” дохода не приносит, он хранит в себе и в своей цветущей белизне поэзию былой барской жизни. Такой сад растет и цветет для прихоти, для глаз избалованных эстетов. Жаль уничтожать его, а надо, так как процесс экономического развития страны требует этого».
Вместе с тем, сад в творчестве Чехова значим не только как символ, но и как самостоятельный природный, чрезвычайно поэтический, образ. И. Сухих справедливо утверждает: природа у Чехова не только «пейзаж», или психологическая параллель к переживаниям персонажей, а также первоначальная гармония «неиспорченного» человека Ж. Ж. Руссо («назад к натуре»). «Природа для Чехова — некая самостоятельная стихия, существующая по своим особым законам красоты, гармонии, свободы... Она... в конечном счете справедлива, содержит в себе печать закономерности, высшей целесообразности, естественности и простоты, часто отсутствующей в человеческих отношениях. К ней нужно не “возвращаться”, а подниматься, приобщаться, постигая ее законы». С этим утверждением согласуются и слова самого драматурга из его писем: «Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай».
Именно сад является онтологической основой сюжета пьесы Чехова: «история сада как живого существа представляет собой первое звено... цепочки трансформаций» пьесы. «Это своего рода подпочва текста, то основание, из которого вырастает весь мир его идеологии и стилистики... Сад обречен не потому, что сильны его враги — купцы, промышленники, дачники, а потому, что ему и в самом деле пришло время умирать».
В пьесе преобладают мотивы «слома», разрыва, разъединения. Так, заявленным и на сюжетном уровне «невостребованным» остается сломанный Епиходовым бильярдный кий в третьем действии, о чем со смехом рассказывает Яша.
Этот мотив продолжается в финальной ремарке пьесы: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву». Уточнение «точно с неба» указывает на находимость главного конфликта пьесы вне сценических рамок, на некую силу извне, перед которой бессильными и безвольными оказываются персонажи пьесы. Звук лопнувшей струны и топора остается тем звуковым впечатлением, о необходимости которого в любом произведении говорил Чехов (он, напомню, считал: литературное произведение «должно давать не только мысль, но и звук, известное звуковое впечатление»). «Что общего у порванной струны с гибелью сада? То, что оба события совпадают или во всяком случае перекликаются по своей “форме”: разрыв — почти то же самое, что разрубание. Не случайно в финале пьесы звук лопнувшей струны сливается с ударами топора».
Финал «Вишневого сада» оставляет действительно двойственное, неясное впечатление: и грусти, но и некой светлой, хотя и смутной, надежды.Приход лучшего зависит не от устранения частных помех, а от изменения всех форм существования. И пока такого изменения нет, каждый в отдельности бессилен перед общей судьбой». .